1760

блага вечного
и гордыню, воитель,
укроти в себе,
ибо ныне
ты знатен мощью,
но кто знает, когда
меч ли, немочь ли
сокрушат тебя,
иль объятия пламени,
или пасть пучины,

1765

или взлет стрелы,
или взмах меча,
или время само —
только свет помрачится
в очах твоих,
и тебя, как всех,
воин доблестный,
смерть пересилит!
Пять десятков зим [101]
я под сводом небесным

1770

правил данами,
утверждая оружием
их могущество
в этом мире
между многих племен,
и тогда возомнил,
будто нет мне
под небом недруга.
Но пришла беда! —
разоренье и скорбь

1775

после радости! —
Грендель, выходец адский,
объявился, враг
в дом мой повадился!
И от злобы его
много я претерпел
мук и горестей;
но слава Господу
Небоправителю,
что продлил мои дни,

1780

дабы ныне
эту голову изъязвленную
я увидел воочию
после долгостраданий моих!
Время! сядем за пир!
Винопитием
усладись, герой!
На восходе, заутра
я с тобой
разделю сокровища!»

1785

Слову мудрого радуясь,
воин гаутский
занял место
в застолье праздничном:
и дружине,
и стойкому в битвах
лучше прежней была
изобильная трапеза
приготовлена снова. [102]
Ночь шеломом

1790

накрыла бражников,
и дружина повстала:
сребровласого
старца Скильдинга
одолела дрема,
да и гаута сон,
щитобойца-воителя,
пересиливал,
и тогда повел
к месту отдыха

1795

гостя, воина,
издалека приплывшего,
истомленного ратника,
домочадец,
слуга, обиходивший
по обычаям древним
мореходов и путников
в этом доме.
Уснул доброхрабрый;
и дружина спала

1800

под высокою кровлей
зала златоукрашенного
А когда в небесах
ворон черный [103]
зарю возвестил,
солнце светлое
разметало мрак,
встали ратники,
меченосцы,
в путь изготовились,

1805

дабы вел их вождь
к водам, странников,
на корабль свой,
опытный кормчий.
И тогда повелел он
Хрунтинг вынести, [104]
остролезвое
железо славное,
и вернул сыну Эгглафа
с благодарностью,

1810

молвив так:
этот меч —
лучший в битве друг!
(и ни словом худым
о клинке не обмолвился
добросердый муж!)
а потом с нетерпением
рать снаряженная
дожидалась его,
поспешившего
вернуться

101

Пять десятков зим. – На протяжении всей поэмы подчеркивается, что Хродгар стар, седовлас и умудрен долгими годами жизни. Русскому читателю он напоминает царя Берендея. Но у него два малолетних сына (и никаких детей от более ранних браков), так что преклонный возраст Хродгара – скорее литературный прием. Он так же условен, как и все хронологические вехи в поэме, например то, что после нападения Гренделя Хеорот простоял пустым двенадцать пет.

вернуться

102

… лучше прежней была изобильная трапеза… – Эта краткая фраза исчерпывает описание второго пира. Повторение речей и застольных бесед было бы здесь неуместным. Беовульф сделал все, что ему было предназначено сделать у данов, и эпизоды, следующие за напутственной проповедью Хродгара (кроме подношения даров), приведены больше ради цельности композиции, чем по внутренней необходимости. Само собой разумеется, что сцена основного пира не могла быть перенесена сюда, поскольку после расправы над Гренделем нельзя было предвидеть, что самое худшее еще впереди.

вернуться

103

Ворон. – Обычно в древнегерманской поэзии ворон и волк ждут исхода битвы, чтобы наброситься на трупы (см. подробнее примечание к ст. 3024 след.). Они всегда вводятся для придания мрачности эпизодам сражений, но здесь чернокрылый ворон – вестник утра. Ср. имя франкского воина Дагхревна (ст. 2500), которое значит в переводе «ворон дня».

вернуться

104

И тогда повелел он… добросердый муж. – Так заканчивается линия Беовульф – Унферт. Беовульф возвращается домой, увенчанный славой. Унферт остается с мечом Хрунтингом, который, подобно ему самому, грозен с виду, но ненадежен, хотя Беовульф и прощает великодушно мечу эту слабость, как еще раньше простил выходку его хозяина (ср. 500 след., 1456 след. и примечания 500, 1456).